» » Клофелинщицы в "Атлантике", бэлы и тайна "Свиного рыла": калининградский фарцовщик о жизни в 1970-е

Клофелинщицы в "Атлантике", бэлы и тайна "Свиного рыла": калининградский фарцовщик о жизни в 1970-е

Общество
668
0

Оно происходит от слова 'фарца' — перепродажа, спекуляция. Для тех, кто не знает: 'фарцовщик' — советское жаргонное слово, имеющее негативный окрас. О том, что это была за жизнь, 'LiveKenig' рассказал легендарный калининградский фарцовщик Сергей Шнюков. Фарцовщики зарабатывали продажей и перепродажей модной одежды и обуви, музыкальных пластинок, книг и так далее.

Огороды жильцов были обнесены коваными металлическими оградами, очень красивыми. Окна нашего дома выходили на огороды. Потом на его месте разбили парк имени Гагарина. Их брали на расположенном рядом немецком кладбище.

Мы жили в старом немецком доме на улице Берёзовой. Я родился в Балтрайоне. Отец работал на заводе 'Янтарь' главным экономистом.

Пацан был не пацан, если у него пара 'шмайсеров' под кроватью не валялась. Оружия у нас было немерено. У меня, например, был наган. И не всегда ржавых. Как-то мы пошли с приятелем в парк Гагарина пострелять по пустым бутылкам. В прекрасном состоянии. Мне повезло — ещё 14 лет не было. За этим занятием нас и взяла милиция. Но оружия кругом было много: винтовки, гранаты, мины... Отца потаскали по милициям, потребовали, чтобы он меня лучше воспитывал. Розового цвета, на ощупь на ситец похожа. А ещё была пороховая материя. Из этой ткани граждане начали себе шить всякие платья с сорочками. В развалках рулоны валялись. Загорались от всего, от малейшей искры. И никто не знал, что эти рулоны — заряды для осветительных бомб. И народ горел в сшитой из этих рулонов одежде.

Если попадался, например, чемодан с фарфоровой посудой, мы выставляли её на стене или старом фундаменте — и камешками по ней. В подвалах старых домов мы часто находили то, что немцы прятали: посуду, швейные машинки. Но если находили посуду со свастикой, то её сразу разбивали. Мы так развлекались. Потому что мы все патриотами росли.

Наша улица Берёзовая дралась с улицей Камской. А ещё мы дрались. Ну и закидывали друг друга камнями. Собирались возле железной дороги: мы, берёзовские, по одну сторону, камские — по другую. Ну как же: мы берёзовские, они камские. Почему дрались? Как сейчас помню: бежит по двору кто-нибудь из наших и орёт: 'Камские идут!'. Этого достаточно. Все шли к железной дороге. Обед, уроки — всё бросаешь и на улицу. Встали друг против друга, покидались камнями, кому-то в голову попали и разошлись по своим делам. Наших человек 50 и камских примерно столько же.

До идиотизма. Пацаны в Балтрайоне жили абсолютно отвязные. Мол, я вытерплю. Один пацан в нашем дворе на спор зажал между верхней губой и носом полоску такой ткани и поджёг её. Лицо у него обгорело. Хорошо, что глаза закрыл.

Они говорили: 'Сотрём память о прусском империализме с молодой советской земли. У комсомольцев в серых костюмах была своя аргументация. Скажем нет фашистскому наследию'.

Они ездили по всем калининградским школам. В 1968 году к нам в школу приехали сотрудники райкома комсомола в сереньких костюмчиках. Народ тогда начал возникать против: мол, замок представляет историческую ценность, XIV век и всё такое... Комсомольцы прочитали нам лекцию о том, что Королевский замок — его руины ещё стояли — надо снести.

В те времена Калининград по своему духу был тесно связан с морем. В 1971-м я поступил на механический факультет КГТУ. По стандартам тех лет, если ты считаешь себя, как сегодня бы сказали, продвинутым, ты просто обязан ходить в джинсах. Как и все молодые люди в то время, я дико хотел джинсы. Ну и неэффективно в плане, скажем так, контактов с женским полом.  Прийти на танцы в штанах с пузырями на коленях и в телогрейке было просто непозволительно.

На втором курсе. Первые мои джинсы появились у меня в 1972 году. Это были какие-то польские джинсы, далеко не самые-самые. Я мать уговорил купить. После этого я понял, что в моих первых джинсах ходить нельзя. Друзья раскритиковали их в пух и прах: зиппер у тебя не 'талоновский', а вот здесь шов не двойной, нитка не та и так далее.

На танцах ещё и дрались. На танцах не только танцевали и знакомились. Там ни один выход в свет не обходился без драки. В Балтрайоне дрались в 'Железке' — Доме культуры железнодорожников.

Сами моряки джинсами не торговали. Моряки из рейса привозили довольно стандартные вещи: джинсы, мохер, реже аппаратуру. А без визы будешь всю жизнь в порту на буксире корячиться. Если их за этим занятием ловили, то сразу визы лишали. Иногда моряки привозили по 20 джинсов. Привозить джинсы ещё можно было, а вот продавать — спекуляция, уголовная статья. На пароходе их было легко спрятать, протащить мимо таможни — как два пальца... Контрабандой. о палубу.

Талон — от слова толкучка. Джинсы в Калининграде покупали на 'талоне' — барахолке на острове Октябрьском. Он располагался на улице Богдана Хмельницкого. Ещё джинсы можно было купить в 'Балатоне' — валютном магазине 'Альбатрос'. Боны выплачивались морякам загранплавания.  Там продавали иностранные товары за чеки Внешторга, так называемые боны.

На моих 'вранглёрах' бэл — 41 сантиметр. Модные джинсы обязательно должны были быть с 'бэлом' — клёшами. Стоили они очень много. Любые ботинки накрывали с концами. Я их поносил пару месяцев и продал. Двести рублей. За триста.

В семидесятых — примерно месячную зарплату начинающего инженера, больше 100 рублей. Нормальные джинсы стоили дорого. К концу семидесятых — уже примерно рублей 200.

Идёшь по улице в джинсах, и вдруг какой-то мужик как прицепится: продай да продай, и пачкой денег машет. В те годы они были нечто большее, чем просто модные штаны. Доходило до того, что заходишь с ним в подъезд, он меряет твои джинсы, отдаёт тебе деньги, а ты домой чешешь в его штанах.

Только где? Конечно, всем хотелось красиво одеваться. Вспомните: длинный прилавок метров 20, а на нём — разные размеры одной модели башмаков ленинградской фабрики 'Скороход'. Заходишь в магазин 'Башмачок' на Ленинском проспекте. Тупорылые. Чёрные. И одинаковые.

У меня было много знакомых, которые ходили в море. В профессиональные фарцовщики меня привели джинсы. Я их брал на реализацию. Ну и, понятное дело, привозили джинсы. Такая публика могла себе позволить. Круг общения у меня был — золотая молодёжь: Толик, сын председателя облисполкома; Женя, сын первого секретаря горкома партии; Ирка, дочь главного психиатра Калининградской области.

Опять же боны надо купить, а это преследовалось по закону. Покупать что-либо в валютном 'Альбатросе' было проблематично, туда пускали по паспорту моряка, поэтому когда попадёшь, когда нет. Только 'талон' и оставался. 

Фарцовка не только веселее, но и приносила гораздо больше денег. Но это муторно. Сам заработал и другим дал заработать. Я, например, в один день заработал 400 рублей. Продал. На 'талоне' ко мне прицепился мужик, ему мои часы 'Ориент' понравились. Вечером он уезжал на ленинградском поезде. А ему ещё надо десяток штук. Недолго думая, по полтиннику (50 рублей) накинул, притащил этому мужику. Я быстренько домой, обзвонил всех, набрал штук восемь этих часов. Вечером развёз ребятам деньги, посчитал свои комиссионные. Он откуда-то с Севера к нам приехал. Зарплата инженера тогда составляла 110. Ба, а там — 400 рублей!

Это было очень востребовано. Одно время зарабатывали на курсовых работах. А некоторые даже среднего. Тогда много рыбаков, даже капитанов, не имели высшего образования. Вот такие капитаны съезжаются в Калининград, и поступают, и начинают 'сдавать сессии' — недели по две квасят в кабаках. И вот вызывают такого капитана траулера в каком-нибудь Мурманске и говорят: или получай высшее образование, или мы тебя спишем на берег. А мы им курсовые рисуем. 

Куски — каждый с кулак размером. Как-то в баре мне мужик продал целый портфель янтаря. А потом зимой мы с компанией поехали на косу. По нынешним временам — тысяч тридцать долларов. Там были домики с печками. На турбазу 'Дюны'. Янтарь классно горит. И мы весь этот портфель спалили в печке вместо дров. Дрова собирать не стали, а топора не было.

Мы о них узнавали за три дня, и вместо 'талона' шли пить пиво. Иногда милиция, сотрудники отдела по борьбе с хищениями социалистической собственности устраивали на 'талоне' облавы. Иногда, встретив их в городе, можно было вместе и пива попить в заведении на площади Победы, в подвале. Инспекторов ОБХСС мы все знали в лицо, а они нас знали. Заведение называлось 'Гадюшник'.

Чем толще платформа — тем лучше. Хорошо шли также плащи из ткани болонья, японские демисезонные пальто, мужские ботинки на платформе. Я за них 50 рублей отдал. Мне приятель ботинки из Швеции привёз. В магазине абсолютно одинаковые ботинки стоили 15–17 рублей. 

Никто не ходил с полным рюкзаком джинсов. На 'талоне' надо было соблюдать 'правила техники безопасности'. Если милиция задержит, начинаешь 'гнать телегу': 'Я бедный студент, купил себе, а они не подошли — в поясе не сходятся'. Ты ходишь с одними, а твой приятель стоит за забором, сторожит сумку с джинсами. Из института за такое не выгоняли, а члены институтского комитета ВЛКСМ сами были не прочь походить в джинсах. Это срабатывало.

Я по 'Плейбою' английский выучил к четвёртому курсу.  Ну и журнал 'Плейбой' прекрасно продавался.

Иностранные целлофановые пакеты. Продавали ещё пакеты. Пакеты — это тоже было модно. Они стоили пять рублей. А если на пакете был портрет, например, Мика Джаггера или Пола Маккартни, то его стоимость доходила до стоимости джинсов. Их носили до последнего — стирали, дыры заклеивали изолентой. А был период, когда в продвинутых магазинах уже давали пакеты, а в других всё ещё заворачивали продукты в бумагу. С целлофановыми пакетами у советских особые отношения. На верёвке. Так даже эти простые пакеты люди стирали и вывешивали на улице сушиться.

Несколько штук. Один раз я купил иконы. Через три дня за мной пришли из КГБ. Поставил на секретер у себя дома. Иконы изъяли, а меня привезли в здание на Советском. Кто-то стуканул. Кончилось всё традиционно: мне дали номер телефона и предложили звонить, если я узнаю что-то.

Большинство жителей Калининграда знало 'Вечерний' как 'Свиное рыло'. Самым простым был ресторан 'Вечерний' на пересечении Горького и Черняховского. Швейцара звали Иван Францевич, бывший милицейский старшина. Своё неформальное название ресторан получил из-за швейцара, стоявшего там на воротах. Может, из-за пива. Харя — ну просто огромная, а глазки были такие узенькие, маленькие. Взяточник был первостатейный. Ну чисто свинья перед тобой. Иван Францевич своим животом толпу сдерживает: 'Мест нет, все места заказаны'. Подходишь к ресторану, а на ступеньках — толпа народа. Он сразу: 'Проходи, кто с тобой', и уже толпе, чтобы не возмущались: 'Товарищи, это заказывали'. Ты ему — раз, рублик сунул. Заходишь в ресторан — а там пустой зал, никого.

В семидесятые в Калининграде было ресторанов штук пять. Фарцовщики много денег оставляли в ресторанах. Наиболее пафосным считался ресторан 'Москва'. В них было очень трудно попасть даже в понедельник вечером. 'Атлантика' считалась более отвязной.  Там оркестр выступал во фраках и бабочках.

Тут же какие-то грузины, целая компания. Как-то сидели мы в 'Свином рыле'. Потом другой. Заказали они оркестру лезгинку, кто-то из них выскочил в зал, сплясал, 'асса' покричали. И так — три раза. Вышел прямо к сцене, сел перед ней на стул, сунул денег оркестру: 'Лезгинку играй!'. Тут же целый процесс намечается, его же организовать надо, а тут эта лезгинка. Народ начинает уже звереть: морячки, с рейса вернувшиеся, сидят, за соседним столиком бабы на морячков поглядывают. Подходят вчетвером, улыбаются. На шестой раз, когда этот красавец заказал лезгинку, довольной такой, морда счастливая, тут морячки не выдержали. Он не понял, думал, что все им восхищаются таким образом. Берут его стул за ножки, поднимают. Морячки вынесли его из зала и сбросили вместе со стулом со второго этажа. А когда понял, было уже поздно. Лезгинку в тот вечер больше никто не заказывал. Вроде он не сломал себе ничего.

Вдвоём можно было на десять рублей посидеть: бутылка водки, салатики, антрекоты с гарнирчиком, клюквенный морс, пачка сигарет, и у нас ещё оставалось по пятьдесят копеек на такси разъехаться. В 'Свином рыле' отдыхал самый разный контингент. Для них очень важно было себя показать, хороший понт дороже денег был.  Сюда заскакивали удачливые торговцы с рынка, по праздникам сидели грузины, которые цветами торговали, чемоданами возили.

Вся толпа начала туда ездить. В 1978 году в Зеленоградске открылся 'Прибой'. Летом было очень популярно после кабака искупаться в море. Экзотика! Последний поезд из Зеленоградска шёл в 00:20. Голыми, разумеется. Его называли 'последним весёлым', или 'последним пьяным'. 

Среди них — 'Ах, Одесса, жемчужина у моря' и сверхпопулярный хит про влюбившегося пирата: 'Где среди пампасов бегают бизоны, А над баобабами закаты, словно кровь, Жил пират угрюмый в дебрях Амазонки, Жил пират, не верящий в любовь'. Во всех ресторанах играли стандартный набор популярных песен. Троячок оркестру, и... За вечер в кабаке эту песню можно было услышать десять раз. 'Лет ит би' какой-нибудь. Иностранных песен исполняли мало.

ред.), в ресторан было не попасть даже своим. Когда приходила китобойка (китобойная флотилия 'Юрий Долгорукий' — прим. А что ещё им было делать после восьми месяцев жуткой работы? Пока морячкам аванс дают, пока окончательный расчёт — они гудели по калининградским кабакам. Часто морячки попадали в неприятные ситуации. На приход китобойки в Калининград приезжали шлюхи со всего Советского Союза. Иногда подливали клофелин. Бабы деньги из них пылесосом вытягивали. ред.) в одних трусах. Мой приятель, моряк, как-то после такого проснулся возле ресторана 'Орбита' (ныне 'Гранд Холл' — прим.

Отмечать. А на Новый год мы попёрлись с приятелем на площадь Победы. Ну и какие-то барышни к нам прицепились. Там всегда толпа собиралась. И тут её как понесёт: 'Ах ты, сволочь, вы, гады, тогда сбежали из 'Атлантики', нас платить заставили!'. И вдруг одна из них мне говорит: 'А ну-ка, сними шапку!' Я снял. Пришлось мне второй раз от неё бежать.

Сели за столик. Мы с приятелем как-то пошли в 'Атлантику'. Можно, конечно. Официантка к нам подбегает: 'Можно, я к вам двух девочек посажу?'. Ничего такие. Садятся. Они нас за моряков приняли. Начинаем общаться. Они нас спрашивают: 'А вы с какого парохода?'. Мы их разубеждать не стали. Он этот танкер и назвал. А у моего приятеля брат ходил на танкере. В 'Калининградке' была очень популярная рубрика. Так одна из этих подружек лезет в сумку и достаёт 'Калининградскую правду'. Значит, достаёт эта подруга газету и смотрит, где сейчас танкер находится. В ней рассказывалось, какое судно пришло на промысел, какое снялось с промысла, какое вернулось в порт. Ну тут и началось. Танкер оказался на тот момент в Калининграде. Это могло кончиться всем чем угодно, но вряд ли чем-то для нас хорошим. Барышни начали нас раскручивать, явно профессионалки. Мы с приятелем вышли в туалет и сквозанули из 'Атлантики', не заплатив.  Кроме клофелина, барышни могли привезти нас 'на хату', а там крепкие ребятишки нас встречают.

Самых разных. Я перепробовал много профессий. Как-то нас пригласили поработать от Сыктывкарской филармонии. Например, был звукорежиссёром калининградской группы 'Атлантик'. А директором местной филармонии назначили полковника внутренней службы в отставке. Приехал я в Сыктывкар. И мы пришли к нему представляться в кабинет. Он до филармонии возглавлял управление 'Комилагерей'. На нём полковничий мундир без погон: 'Приступайте к работе, доложите о выполнении, отставить' и прочие армейские штуки.  Сидит этакая рожа.

По лагерям. Месяца два мы репетировали, а потом поехали на гастроли. Дорог там не было. Они там друг на друге, эти лагеря. Право посетить наш концерт зекам давали за хорошее поведение — чтобы никаких побегов в зоне и не мочили никого. Иногда, чтобы наш 'пазик' вытащить, вызывали бронетранспортёр из ближайшего лагеря. Тогда без этого никак. Репертуар у нас был патриотический. Без патриотического блока тебе не подписывали программу, а исполнять можно было только то, что значится в ней. 

И всё завалено афишами солиста местного ансамбля 'Эхо'. Мы идём по филармонии, а там ремонт. Увидел его, длинноволосого и кудрявого, прямо так и сказал: 'А этой обезьяны я чтобы больше не видел в своей филармонии. Афиши использовались при ремонте, потому что самого солиста директор выгнал. Мы с ним потом в баре познакомились. Уволить!'. Денег у него не было. Очень он переживал. Пивом его угостил. Всё у меня сигаретки стрелял, я тогда 'Мальборо' курил. Да, тот самый. Валерий Леонтьев его звали...

Вот такая была тогда жизнь… Потому что ты никогда не знал, кто сидит в зале и куда он потом побежит: в областное управление культуры или в КГБ.

История — это судьбы людей. История — это не политические решения национальных лидеров, съезды, перевороты, войны, процессы и так далее. Самые разные: большие, тяжёлые, горькие, яркие, лёгкие, и какие они, судьбы, там ещё бывают.

Они начали проект 'Народный архив Калининграда'. Это хорошо поняла группа энтузиастов, объединившихся вокруг создаваемого в Калининграде 'Музея советского периода “Дом китобоя”'. Часть этого уникального и во всех смыслах исторического материала составит основу экспозиции создаваемого 'Музея советского периода', часть будет передана в Государственный архив Калининградской области. Школьники, студенты, пенсионеры, объединённые общим интересом к истории города периода 60–80-х годов, собрали десятки интервью, фотографий, предметов быта той эпохи. В том числе и интервью с Сергеем Шнюковым. 

По материалам klops.ru


Материал к публикации подготовил Robin.
Клофелинщицы в "Атлантике", бэлы и тайна "Свиного рыла": калининградский фарцовщик о жизни в 1970-е

комментариев

Ваше имя: *
Ваш e-mail: *

Подписаться на комментарии

Клофелинщицы в "Атлантике", бэлы и тайна "Свиного рыла": калининградский фарцовщик о жизни в 1970-е